Издалека, долго течет красавица-Сура, младшая дочь Волги, огибая всю западную окраину Чувашии. И вот уже четыре столетия кряду плещутся ее волны у старинного села Порецкое.
Отменным вкусом обладали его основатели, на редкость живописное место выбрали они для поселения. Крутыми ярами обрываются у Суры плодородные прибрежные земли. Вокруг, насколько хватает взгляду, тают в голубоватой дымке засурские леса. Пронизанные солнцем вековые дубравы сменяются то янтарностволыми соснами в пышных вечнозеленых шапках, то светлым улыбчивым разнолесьем. От самой кромки воды, отороченной золотистыми песчаными каемками, наперегонки с чащобами кустарников карабкаются ввысь по склону реки раскидистые дуплистые липы. Сквозь лесную глухомань то тут, то там просвечивают голубыми зеркалами небольшие озерца.
И, главное, не подкрадется сюда незамеченным даже самый быстроходный плот или ладья: сделав у крутогора несколько причудливых изгибов, река тут же выпрямляется и будто ярко-синяя лента неторопливо, спокойно струится до самого горизонта.
Первые новоселы появились в здешних местах лишь после взятия Казани, когда неподалеку был основан город Алатырь, одна из важных сторожевых крепостей на пути в Поволжье, под защитой которой селился служилый люд – пушкари и стрельцы, вольные люди и беглые крестьяне, спасавшиеся от крепостной кабалы. Но, как гласит народное. предание, самыми первыми поселенцами будущего села Порецкое были опальные приближенные и даже родня самого Ивана Грозного. Как известно из летописи, в 1591 году в Угличе при зловещих, таинственных обстоятельствах погиб его младший сын малолетний царевич Дмитрий, что вызвало смуту в народе, искусно подогреваемую родственниками Ивана IV: ведь в смерти мальчика подозревался главный претендент на престол Борис Годунов. Но тот сумел быстро погасить недовольство, круто расправившись с его зачинщиками-жителями Москвы и Углича. Главных же своих врагов, почти пятьсот бояр, князей, вышедших из повиновения стрельцов, сослал на самую окраину Московского государства на необжитые присурские пустоши.
Все ссыльные были наголо острижены, с позорным клеймом на лбу. Все они, независимо от своего происхождения, стали отныне государственными преступниками-«лобачами». Оттого-то и назвали поначалу их поселение на Суре хлестким словом «Лобачевка». Споро поднималось сельцо на высоком берегу реки: общая беда, приведшая ссыльных на чужбину, спаяла всех; дружно застучали топоры. И в дремучем лесу одна за другой росли ладные добротные избы из вечных дубовых бревен, украшенные резными фронтонами. Вскоре здесь срубили и небольшую деревянную церквушку «для спасения грешных душ». Новое поселение оказалось на самом оживленном перекрестке важных торговых путей – водных и пеших, ведущих в Казань, Нижний Новгород, Алатырь, Симбирск. И потянулся сюда самый разный пришлый люд, в том числе и «инородцы» – татары, мордва, чуваши, которые быстро ассимилировались со старожилами, воспринимая их язык, обычаи, быт и даже веру. Пополняли число местных жите лей также беглые крестьяне, спасавшиеся здесь от гнета помещиков. А улица Лобачевка, вытянувшаяся длиннющей цепочкой вдоль берега Суры, спускалась все ниже и ниже по реке, или, как тогда говорили, «по рецке». Вот это старославянское «по рецке» и дало сохранившееся по сей день название селу – Порецкое.
Так что это, быль или легенда, его московско-угличские корни? Как знать... История не сохранила документального подтверждения тому. Но в пользу этой версии говорит многое. И акающий «московский» говорок коренных поречан, так непонятно контрастирующий с «оканьем» соседей-нижегородцев. И этнографическое сходство старинных женских костюмов. Да и случайно ли, например, что и поныне самые распространенные в Поречье фамилии – те же, что носила когда-то оказавшаяся в опале знать из окружении Грозного? Так что не зря, наверное, из века в век передавалось это предание о необычной «родословной» села.
В исторических же документах Порецкое, как крупное селение, впервые упомянуто в 1616 году. А ровно через полвека становится оно уже волостным селом, официальной территориально-административной единицей России.
И побежали десятилетие за десятилетием, век за веком. Причисленные было поначалу к вольным крестьянам поселенцы скоро потеряли волю, надолго попав под крепостное ярмо. Порецкая вотчина, ставшая уже к концу первого столетия своей истории одной из самых богатых в Московском государстве, переходила от владельца к владельцу вплоть до самой отмены крепостного права. Разных хозяев знали здешние жители. Были они под началом и знатного князя А. Сицкого, и предприимчивых бояр Морозовых и Нарышкиных, и фаворита императрицы Анны Иоановны графа С. Салтыкова. Несколько лет владел порецкими землями сын самого Петра 1, царевич Алексей. А последней помещицей была вельможная статс-дама, крутая норовом П. Мятлева.
Всех их объединяло одно – стремление выкачать как можно больше доходов из дальних своих засурских владений. Кроме податей да оброка, десятки пудов, целыми обозами везли оттуда в свои городские дворцы муку ржаную и крупу овсяную, хлеб и мед, яблоки и орехи, знаменитую сурскую стерлядь, самую всевозможную снедь и живность, – в общем, сполна пользовались щедрыми дарами здешних нив, лесов и рыбных угодий.
Знатные господа Порецкого, как правило, не довольствовались пожалованными им землями, всеми правдами и неправдами старались присоединить к ним все новые и новые угодья. Немалый доход давали именитым помещикам и росшие здесь как на дрожжах винокуренные, кожевенные, маслобойные заводы, крупорушки и мельницы, самые разные ремесленные производства.
Вот, например, какие профессии были наиболее распространены в Порецком в первой четверти ХVIII века, когда вотчиной правил царевич Алексей – кузнецы, серебряных дел мастера, котельники, колесники, санники, бондари, горшечники, столяры, плотники, кожевники, кирпичники, сыромятники, овчинники, рукавишники, шерстобиты, сапожники, портные, шапочники, красильщики, рогожники, солодовники, калашники, мясники, мельники, рыболовы и многие другие, не считая занятых чисто крестьянским делом или торговлей (купцы и крупные предприниматели особенно охотно селились вблизи этого бойкого торгового места). Тогда же на Суре была сооружена и лесосплавная пристань, откуда отправляли в столицу отборные стройные мачтовые сосны и кондовые дубы для строительства российского флота.
Чувашский край издавна славился своими знаменитыми заповедными дубравами. Из здешних могучих приволжских дубов-богатырей по петровскому указу было лостроено не одно быстроходное судно. Немало таких корабельных рощ в ту лору высилось и на правобережье Суры неподалеку от Порецкого. Да и на левом берегу реки красовались реликтовые нагорные дубравы с деревьями-великанами. Одна из таких рощ стеной стояла тогда и в северной части нынешней территории Порецкого. Старожилы и поныне вспоминают, как временами вспучивали здесь землю остатки огромных дубовых пней толщиной в два-три обхвата. Приехав однажды с Невы на Суру, в свою вотчину, царевич Алексей сразу обратил внимание на одну из таких вековых дубрав. И, зная особое пристрастие Петра I к хорошему корабельному лесу, специально приберегал ее для особого случая, когда понадобится ему благосклонность не очень-то жаловавшего его своим расположением отца. И случай такой скоро представился: адмиралтейству срочно потребовался корабельный дуб. Присурская роща тут же была срублена под корень, и древесина благополучно доставлена водным путем в Санкт-Пе тербург, чем Алексей очень угодил грозному родителю.
Вот как описывает его реакцию на дорогой душе подарок писатель Дмитрий Мережковский в одном из своих романов: «Спасибо, Алеша... Спасибо за гостинец. В самую нужную пору пришелся. Мой-то ведь дуб, что плотами с Казани плавили, бурей на Ладоге разбило. Так ежели б не твой подарок, с новым то фрегатом и к осени бы, чай, не управились. Да и лес-то самый добрый, крепкий, что твое железо, давно я такого изрядного дуба не видывал».
Да, поистине богата была порецкая земля. Только вовсе не с неба падали ее щедрые дары, были они плодом жесточайшей эксплуатации крестьян их знатными барами-крепостниками. Ведь сутками напролет бесплатно трудилась беднота на помещиков, сама при этом едва сводя концы с концами. Известный ученый-историк В. Д. Димитриев в своей книге «История Чувашии ХVIII века» приводит, например, такое документальное свидетельство той эпохи, касающееся земледельцев здешних мест. «А в год помещичьему крестьянину, кроме оброчных, дается свободных дней на себя работать лишь у некоторых помещиков в каждой неделе по три дня и по столько же на господина, а у других по четыре и по пяти дней на господина работают... А ныне помещики в случае благополучного времени заставляют беспрерывно на себя работать, а как весь хлеб собран, и сено скошено и сметано будет в стоги, то уж тогда крестьянам дают свободность на себя работать».
Народы Поволжья и Прикамья – русские, чуваши, татары, мордва, марийцы – находились в особо тяжелом положении, эксплуатация была здесь невыносимой. Замученные непосильным трудом крестьяне Поречья напрасно слали властям челобитную за челобитной, – положение к лучшему не менялось. И даже бунты, не столь уж и редкие в те времена, не помогали. Граф И. П. Салтыков, к примеру, чтобы посильней наказать своих непокорных подданных из села Семеновское, специально основал в лесной глухомани за Сурой новую деревню Шадриху, куда и ссылал их на поистине каторжные работы: раскорчевывать лес для создания новых пахотных угодий.
Как нигде много было здесь и беглых крестьян. Так, по данным 1739 года, в бегах находились, не считая детей, 182 мужчин и 126 женщин из Порецкой вотчины, – почти восемь процентов всех здешних крепостных. Не от хорошей жизни покидали они насиженные места, слишком уж невыносимо было крепостное ярмо.
Так надо ли удивляться тому, что когда-то с такой охотой и единодушием вставали местные жители под знамена Степана Разина, а позже целыми деревнями вступали в пугачевское войско?
В середине июля 1774 года Пугачев переправился через Волгу на правый берег реки близ одного из чувашских селений. Его опережала вездесущая молва о крестьянском царе, принесшем народу волю. Одна за другой поднимались против помещиков здешние деревни. Через пару дней восстанием была охвачена и вся Порецкая волость. Были разгромлены имения и убиты помещики в здешних селах Козловке, Ряпине, Ломакине, Анастасове, Коровине, Выползове, Полибине, Скучихе, Сыресях, разгромлены винокуренный и стекольный заводы в Кудеихе, развезен по крестьянским дворам барский хлеб из амбаров села Семеновское. Разгромлен был и помещичий дом в самом Порецком.
19 июля пугачевский манифест, жалующий крестьян волей и «владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями», попал и в имения, расположенные по нижнему течению реки Меня, притока Суры. Но только гонец-повстанец начал читать собравшейся толпе в селе Владимировка этот документ, как тут же упал бездыханным от ножа помещичьего приказчика. Не успели люди прийти в себя от неожиданности, как уже и сам приказчик лежал на земле, истекая кровью. А поразившая его метким ударом высокая, статная девушка подняла скомканный манифест, расправила его и продолжала как ни в чем не бывало читать дальше. Это была дочь местного пастуха, в недавнем прошлом крепостная актриса Настасья Хлопова, которую нестареющая народная память называет в числе наиболее известных военачальников войска Пугачева.
Вот как рассказывает о происшедшей сразу после этого случая их первой встрече писательница-поречанка Вера Жакова, у истоков творчества которой стоял сам А. М. Горький, написавший в ее адрес немало теплых писем, в том числе и об историческом рассказе «Настасья Хлопова»: «Под ее предводительством владимирские, батунинские и шатинские мужики двинулись навстречу... царскому войску. Они нагнали его под Курмышом. Через несколько минут Настасью провели к Пугачеву. В переднем углу, тяжело облокотившись на стол, насмешливо улыбался бородатый сухой человек. Настасья подумала: «Сейчас прикажет высечь», тихонько всхлипнула и заломила тонкие точеные пальцы.
– Генеральша, а ревет... Чего хочешь, какого званья? Грамоте знаешь?
– Воевать хочу.
– Зачем?
Девушка, захлебываясь от рыданий, рассказала о своей нерадостной, нелепой жизни. Пугачев слушал внимательно и настороженно... – Ну что ж, рабой быть не хочешь – царицей будешь, – усмехнулся он, когда обессиленная Настасья замолчала.
В этот же вечер местный поп обвенчал «государя-императора Петра III» и Настасью. Пугачев сделал ее своим адъютантом. Девушка жадно вдыхала раскаленный воздух необычайных дней. В будущем – императорская корона, тусклая, тяжелая парча коронационного платья, раболепные улыбки и преклонение. Теперь – пыльные дороги, убогие деревеньки, разъяренная лошадь, пакет на груди и бесконечные полчища людей, которым нужна земля и свобода. И под грохот пушек, у виселиц, на которых качались князья и столбовые дворяне, Настасья поняла, что она кость от кости и кровь от крови этих оборванных, засеченных мужиков, мечтающих о хлебном мужичьем рае, о крепком и тороватом царе».
Но не сбылись крестьянские мечты о воле и счастье: жестоко было подавлено захлебнувшееся в крови пугачевское восстание. Все дороги, ведущие к Порецкому, были густо «обсажены» виселицами. Немало казненных было и в самом селе. На месте многих окрестных деревень остались лишь пепелища и дотла разоренные дома. И на осиротевших семьях подневольных крестьян все туже затягивалось крепостное ярмо.
Долгий, нелегкий путь длиной в четыре столетия прошло Порецкое. Видело старинное присурское село на своем веку и разрушительные войны, и пожары, и стихийные бедствия, голод и эпидемии. Подолгу, всем миром приходилось потом залечивать раны этих бед.
Так, в 1830 году большой урон селу нанес гигантский оползень, разрушивший и навсегда унесший в пучину сурских волн десятки крестьянских изб со всеми хозяйственными постройками, привольно раскинувшимися на склоне реки в окружении садов. Вызвали его подземные грунтовые воды, копившуюся исподволь разрушительную силу которых стократ усилили на редкость сильные в ту пору июльские ливни. На глазах росла, ширилась трещина, появившаяся вдруг неподалеку от спуска к Суре, образовывались все новые и новые ее ответвления. И вот под оглушительные раскаты грома с треском стали рушиться деревянные строения и, нагромождаясь одно на другое, начали сползать со склона в Суру. Так чуть ли не полсела осталось без крова. И не от хорошей жизни в другом конце Порецкого пришлось заложить новую улицу с невеселым названием Растащиха.
Но лишь чуть-чуть пришли в себя, обустроились здесь новоселы – очередная горькая напасть: пожар, во время которого в 1886 году дотла сгорели не только Растащиха, но и соседние улицы – Кабацкая (ныне Колхозная), Кумина (Севастьянова), Ляхова (Октябрьская), – всего сто двадцать дворов. А причина тому – обыкновенная детская шалость.
В ту пору на главной сельской площади появилось небывалое сооружение – медеплавильная печь для отливки церковных колоколов. И пока здесь отливался огромный одиннадцатитонный колокол для Порецкого собора, с утра до вечера вокруг было полным-полно зевак-зрителей, в том числе, конечно, и ребятишек. И вот двое мальчишек-братьев, завороженных работой мастеров, решили и сами попробовать «отлить» колокол из глины. Дождавшись, пока взрослые уйдут в поле, развели под сараем, где сушилось сено, огромный костер, и... в мгновение ока целое море огня разлилось над безлюдным селом...
Кстати, зычный медный колокол, мастерски отлитый порецкими умельцами в самый канун этого бедствия, совсем недолго, всего-то двенадцать лет, радовал поречан своим малиновым звоном. Он пострадал от нового пожара, который в летописи села сохранился как большой пожар: 320 крестьянских дворов уничтожил он. Повредил огонь и деревянные перекрытия соборной колокольни, и колокол, оборвавшись, всей своей многотонной тяжестью рухнул с высоты, основательно разрушив при падении все три каменных свода.
Но перенесемся мысленно от этого черного для поречан дня почти на два столетия назад, когда порецкий крестьянин А. А. Кожин нашел клад. Разбогатев и превратившись в богатого помещика, решил он построить для односельчан большой каменный храм взамен крохотной, срубленной из дуба Лобачевской церкви, заложенной еще в первый год ХVII века для спасения душ ссыльных «лобачей». Так в 1723 году в Порецком появился Троицкий собор, самый древний архитектурный памятник села, сохранившийся и доныне. Однако много воды утекло в Суре, прежде чем в 1852 году началась реставрация Троицкой церкви. Последняя владелица Порецкой вотчины П. И. Мятлева сделала к храму пристрой и трапезную, а потом, незадолго до своей кончины, заложила и колокольню. Это монументальное, оригинальной архитектуры сооружение продолжали строить уже ее внуки, в основном, на народные пожертвования. Силком заставляли они крестьян жертвовать на нее деньги и ценности, со всей округи собирали свежие яйца для придания крепости известковому раствору. Тысячи крепостных умельцев были согнаны на эту небывалую для здешних мест стройку.
В 1856 году красавица-колокольня была построена. Тут же, прямо на площади, был отлит большой колокол весом более чем в шестьсот пудов и два десятка других, поменьше, которые всем миром, с помощью множества канатов и лебедок были подняты на высоту. И долгие годы на сотни верст окрест звучал мелодичный перезвон этих колоколов порецкой колокольни, главной достопримечательности и гордости местных жителей, одной из красивейших в Поволжье, над которой не властно было ни время, ни пожары. Но в начале 30-х годов нашего столетия изничтожили ее недобрые ветры сталинского произвола: основание колокольни было разобрано, колокола сняты, и все более разрушался этот ценный памятник древности. В канун 400-летия села многие поречане обратились к землякам с призывом восстановить колокольню в первозданной красе. Начался сбор народных пожертвований.
В канун Октября в Порецком проживало без малого шесть тысяч человек. Одним из самых крупных населенных пунктов Поволжья по праву считалось тогда это старинное село.
...Как Сура неторопливо, спокойно несет свои величавые воды к Волге, так же неспешно, размеренно текла и жизнь Порецкого в предверии четвертого столетия своей истории. Населявшие его крестьяне возделывали хлеб, растили детей. Самыми разнообразными ремеслами владели мастеровые люди, среди которых особо славились ювелирной тонкостью и сложностью работы кузнецы. Преуспевали купцы, коих немало было в этом известном на всю округу торговом селе. Особый колорит порецким будням придавала Сура, ведь здешние пристани служили важным перевалочным пунктом для многих товаров, которым было еще плыть и плыть и в ближние воло ти, и в самые дальние города и веси, даже за границу. Торговали здесь и зерном, и скотом, и изделиями народных промыслов. Одного только хлеба на сурских причалах Порецкого за зиму, бывало, накапливалось до трех-трех с половиной миллионов пудов.